Изъятие собственности — в том числе и иностранной — у законных владельцев в нынешней России — явление привычное и чуть ли ни повседневное. Из недавних событий такого рода можно назвать указ Путина, который отдал «Газпрому» находящиеся на российской территории активы итальянской компании Ariston и немецкой Bosch. А незадолго до этого в пользу Росимущества он отобрал активы финской Fortum и немецкой корпорации Uniper.
Всякий раз, когда происходит очередной отъеем собственности под предлогом «недружественности» какой-то страны по отношению к российский агрессии или просто отжатие активов под административным давлением, как это не раз случалось еще до всяких санкций, хочется сказать иностранным инвесторам: «Ребята, неужели вы не видели, что несете деньги и технологии в абсолютно неправовое государство, где вам никто не гарантирует сохранность имущества?»
Главный принцип воровской власти четко и недвусмысленно сформулировал сам Путин в ноябре 2019 года: «Мы подождем, пока американцы истратят деньги на технологии, а потом — цап-царап. Или задешево купим».
На протяжении трех десятилетий аналитической и консультационной работы с инвесторами я не раз задавал им вопрос, какой фактор для них в России является самым неприятным и рискованным.
Коррупция? Нет, говорят, есть в некоторых странах разгул коррупции и погуще, но и туда стоит очередь из желающих вложить капиталы.
Засилье госкомпаний? Тоже нет: инвесторы почтут за счастье работать, например, в странах Персидского залива, где царят госкомпании, управляемые монархическими династиями.
Высокие и непредсказуемые налоги? Нет. В том же Ираке или в Норвегии налоги еще выше, хотя, надо признать, намного стабильнее, чем в России. Что же тогда?
Неизменным ответом была ссылка на незащищенность прав собственности, то есть полное отсутствие независимой и справедливой юстиции. Инвестор рискует потерять все вложения, если его бизнес покажется привлекательным влиятельному российскому персонажу, близкому к Путину, или самому российскому президенту. Для этого хватит одного телефонного звонка в арбитражный суд или даже просто намека на будущие неприятности для владельца в случае претензий на защиту имущественных прав. Воровской принцип цап-царап полностью заменяет право, в том числе международное.
Помню, как депутат Бундестага Карл-Георг Веллман в кулуарах международной конференции в Вашингтоне сформулировал условия, на которых в России может функционировать большой бизнес: «Надо быть огромным, как Volkswagen, и наладить близкие отношения с Путиным. Тогда что-то еще можно делать».
Как показывает опыт, и этих условий недостаточно. Руководство англо-американской ВР, например, из кожи вон лезло, обхаживая кремлевского лидера и соглашаясь на все его требования, но корпорация теряла в России актив за активом. Как рассказали источники в компании, ее глава Боб Дадли сидел в 2012 году в приемной у Путина два часа, пока Путин, Игорь Сечин и тогдашний глава Роснефти Эдуард Худайнатов, приглашенный в качестве отраслевого эксперта, решали судьбу доли ВР в компании ТНК-ВР, а потом его позвали в кабинет и показали, где подписать составленный без его участия документ. Унизительно, но зарубежные инвесторы и не на такое соглашались, лишь бы поучаствовать в прибылях, которые сулил «энергетический придаток развитого мира».
После принятия первого серьезного пакета санкций против России из-за захвата Крыма в 2014 году я поделился взглядом на перспективы иностранных капиталовложений перед участниками Ассоциации европейского бизнеса (АЕБ) в Москве. Мой пессимизм был встречен представителями компаний гневным негодованием. Причина была понятна. Все боялись, что акционеры компаний возложат на них вину за недооценку рисков предпринимательства в России (пара знакомых из этой «обоймы» действительно потеряли места в компаниях по этой причине).
На самом деле, конечно, решения об инвестициях в рискованной стране, где предсказуемыми остаются только безумные действия патологически жадного политического руководства, принимаются не только по рекомендациям посетивших Россию представителей корпораций или их местных источников информации.
Чаще всего решение рискнуть и вложить деньги в таких условиях уже созрело у тех, кто на самом деле распоряжается средствами компании, под воздействием разных факторов. И когда перед оформлением такого решения зовут аналитиков-консультантов, то слышать будут только тех, кто подтвердит мудрость задуманного, а не начнет описывать препоны и риски.
Когда после распада СССР компания Royal Dutch Shell открыла в Москве первое представительство, его глава, бразильский гражданин Сержио Голубефф сказал мне: «Shell никогда ниоткуда не уходила по своей воле. Когда новые российские власти требуют, чтобы мы заплатили уже заплаченный налог, мы пойдем и на это. Главное — обеспечить здесь свое присутствие».
Появится всего лишь намек на нормализацию инвестиционного климата в России — и в Москву из-за границы потекут и деньги, и технологии. Будет перспектива прибыли — можно и в приемной у крышевателя воров с его принципом цап-царап потерпеть унижение…
