Разрыв отношений с Западом отразился и в новой климатической доктрине России. В борьбе с глобальным потеплением она тоже выбирает свой путь и хочет сама оценивать свое влияние на изменение климата. Такая «климатическая изоляция» может дорого обойтись и экономике, и населению.
Что на бумаге
Все, что делает власть в России в последнее время, принято оправдывать интересами безопасности страны. Вот и новая климатическая доктрина гласит, что «изменение климата создает угрозы для безопасности Российской Федерации». В отличие от многого другого, это правда.
Россия регулярно устанавливает рекорды по концентрации СО2 и СН4, а территория страны теплеет в 1,7 раза быстрее, чем остальной мир — на 0,49 градуса по Цельсию за десятилетие, констатирует Росгидромет. Все это грозит России ростом осадков и наводнений, а где-то засухами и торфяными пожарами, таянием вечной мерзлоты, увеличением смертности на 0,1% к 2030 году и ростом миграции (климат может стать непосредственной причиной 0,5% всех миграционных перемещений на территории России и через ее границы к 2030 году), оценивает Росгидромет, исходя из данных Росстата и прогнозов международных организаций.
Новая доктрина стала первым документом, где закреплена цель достичь «баланса между антропогенными выбросами парниковых газов и их поглощением» - то есть углеродной нейтральности - «не позднее 2060 года». Два года назад такую цель провозгласил президент Владимир Путин, но в официальных документах до этого она упоминалась лишь однажды – в стратегии низкоуглеродного развития, причем как результат интенсивного сценария.
Сокращать выбросы и адаптироваться к изменению климата Россия планирует в основном собственными силами. Авторы доктрины подчеркивают, что крайне важны «самостоятельность в оценках и выводах о происходящих и ожидаемых последствиях изменения климата», а также «способность обеспечивать собственные технологические нужды» для реагирования на климатические угрозы.
Много бумаг про климат
Предыдущая климатическая доктрина была принята в 2009 году. Она «тоже была хорошей, только вплоть до самого недавнего времени вообще никак не конвертировалась в меры климатической политики», отмечает руководитель департамента мировой экономики ВШЭ Игорь Макаров.
Более конкретные цели поставил в 2020 г. указ президента о сокращении выбросов парниковых газов. Он одобряет не сокращение, а увеличение выбросов. Формально он предписывает сократить выбросы парниковых газов к 2030 году до 70% от уровня 1990 г. Но поскольку в 2020 году эмиссия уже была существенно ниже этого уровня, то указ фактически разрешает выбрасывать в атмосферу на 40% больше парниковых газов.
Дальше появились: закон об ограничении выбросов парниковых газов (2021 г.), стратегия социально-экономического развития РФ с низким уровнем выбросов парниковых газов до 2050 года (2021 г.), закон о проведении эксперимента по ограничению выбросов парниковых газов (2022 г.) — он проводится на Сахалине.
Закон об ограничении выбросов парниковых газов дал первые плоды в этом году. По нему, компании с выбросами от 150 000 т СО2 в год отчитались за 2022 год. Но не все компании это сделали. Компании, выбросы которых втрое меньше, начинают отчитываться о своей эмиссии с 2025 года.
С 2022 г. проводится эксперимент: до конца 2025 года достичь углеродной нейтральности на Сахалине за счет, например, расширения парка электромобилей, перевода транспорта на газ.
Что на деле
В нынешних российских условиях, когда горизонт планирования и у чиновников, и у бизнеса, и у населения измеряется месяцами, 2060 год выглядит чем-то абстрактным, а поставленные в стратегии цели – скорее, ни к чему не обязывающими благими намерениями. Это в целом связано со сложностью темы климата: например, основополагающее Парижское соглашение по климату (предусматривает сокращение выбросов для замедления глобального потепления) задает горизонт в столетие. У этого феномена даже есть специальное название, замечает генеральный директор «Карбонлаб» Михаил Юлкин, – трагическое несовпадение временных горизонтов, «the tragedy of the horizon». Просто в России оно проявляется особенно ярко.
«Конечно, есть соблазн под разными предлогами или без предлогов вообще отложить решение климатических задач в долгий ящик», – признает Юлкин. Тем более что всегда есть задачи, которые кажутся важней или проще либо сулят больше выгод в краткосрочном плане. В России дело усложняется тем, что от лица будущего, на которое перекладывается ответственность, никто не выступает, а те, кто принимают решения сегодня, до этого будущего, вероятно, не доживут. «В развитых демократических обществах геронтократам во власти противостоят более молодые однопартийцы или активисты молодежных движений, типа Греты Тунберг. Ну а мы можем только уповать на высшие силы и международное сообщество, которое, не имея других рычагов, продолжит изолировать Россию и вытеснять ее с рынков, пока ее политика не изменится к лучшему и не будут созданы институты, в том числе правовые, которые исключат возможность рецидива», - рассуждает Юлкин.
Изоляция не пугает крупный российский бизнес – скорее, наоборот, он этого и добивался. Показательна его позиция в отношении экологической отчетности: правил ее составления, проверки (верификации) и независимого подтверждения (валидации). Для больших компаний, работающих на глобальных рынках, логично иметь общепризнанную отчетность, как МСФО: мало кого из иностранных партнеров интересует РСБУ. Но… «Нам нужно ускоренно развивать свою независимую инфраструктуру – верификацию и валидацию, сбор и анализ углеродной отчетности», – писал председатель комитета РСПП по климатической политике и углеродному регулированию, богатейший бизнесмен России Андрей Мельниченко (сооснователь «Еврохима» и угольной СУЭК). Он призывает использовать ситуацию, «чтобы сломать сложившиеся стереотипы о наличии каких-то единственно верных подходов и решений в борьбе с изменениями климата». И в целом считает, что Запад может использовать «климатическую повестку в качестве экономического оружия».
Один из ключевых элементов экономического стимулирования снижения выбросов уже изолирован от глобального. Речь идет о рынке углеродных единиц (те, кто сократил выбросы, может продать сэкономленное тем, кто продолжает выбрасывать слишком много). Организации, которые заверяли проекты и проверяли отчеты об их реализации в России, теперь «не имеют ни международной аккредитации, ни международной репутации», говорится в статье Юлкина и Надежды Уледовой. То же самое с международными органами, действующими в России через местные подразделения или аффилированные структуры: они «не имеют российской аккредитации и не могут проверять ни проектную документацию, ни отчеты о ходе реализации проектов, хотя это повысило бы доверие к проектам и к выпущенным на их основе углеродным единицам».
Углеродные единицы нельзя перевести из российского реестра в зарубежные: даже вход в реестр «организован через сайт Госуслуг, что делает его доступным только для компаний, зарегистрированных в России», замечают Юлкин и Уледова. Будет ли организована торговля ими, большой вопрос. «Выбор экономических инструментов, способствующих снижению выбросов парниковых газов (включая возможное использование рыночных механизмов, в том числе торговлю квотами на выбросы), будет определяться с учетом эффективности этих инструментов с использованием механизмов государственного и частного финансирования», – сказано в доктрине. Зато в ней говорится о системе учета поглощения парниковых газов лесами и другими экосистемами. Тут явно пригодятся собственные методики. Ряд российских ученых и консультантов давно предлагают уточнить «недооцененную» поглощающую способность российских лесов. Поглощение парниковых газов лесами – важный элемент достижения углеродной нейтральности, во многих странах работают не только над сокращением выбросов, но и над увеличением поглощения. Но, как правило, не путем пересчета, а высаживанием новых деревьев. «Есть прямой соблазн преувеличивать результаты в части поглощения углерода лесами и преуменьшать – в части выбросов ПГ в лесах», – признает Юлкин.
Чем это опасно
«Нет у меня хорошего ответа на вопрос о новой климатической доктрине - нужна ли она, какой от нее прок», - признается эксперт по экономике окружающей среды, попросивший об анонимности. Как старая доктрина не стала документом действия, так и нет предпосылок, что новая станет, говорит он.
Мечты о том, чтобы закрыться от остального мира, не сулят ничего хорошего, уверен эксперт. Будет негативный, в том числе экономический, эффект от того, что Россия толком не будет занимается ни снижением выбросов, ни адаптацией к изменению климата, предупреждает он: «Уже есть влияние засух на сельское хозяйство, потери от которых возрастают (это Алтай, южные регионы Европейской части РФ), наводнения (Дальний Восток, сибирские регионы, юг), таяние многолетней мерзлоты и разрушение инфраструктуры на Севере (дороги, трубопроводы, здания, нефтехранилища)». Но также это и риски для здоровья человека – они возрастают из-за волн жары, распространения опасных инфекций (от разрушения канализационной, санитарной инфраструктуры), болезней, переносимых клещами и насекомыми (энцефалит, малярия, лихорадка Денге и др.), перечисляет он.
Впрочем, полностью сбыться мечтам о самоизоляции вряд ли суждено. Суверенные методики могут применяться только внутри страны. Несмотря на санкции, российские товары все еще включены во многие цепочки поставок.
«Методики и коэффициенты, которые используются для расчета выбросов парниковых газов, не могут быть “суверенными”. Они должны соответствовать общим принципам и руководству МГЭИК (Межправительственная группа экспертов по изменению климата, IPCC. - Прим. ред.) по национальным инвентаризациям и должны пройти международную валидацию», - настаивает Юлкин. То же и с лесами: рано или поздно будет создана единая глобальная система мониторинга состояния лесов и болот, считает он.
Раньше многих в России пугало европейское углеродное регулирование (Carbon Border Adjustment Mechanism, CBAM). Оно могло стоить российским экспортерам электроэнергии, труб, железа, стали, алюминия и цемента до $7,6 млрд в год, оценивало Минэкономразвтия в 2021 г. Теперь Европа не актуальна, экономика России повернула на Восток, но и в Азии разрабатывают аналогичные меры стимулирования.
Китай активно занимается и сокращением выбросов, и связанным с ним энергопереходом. Он лидирует по вводу мощностей на возобновляемых источниках энергии. В Китае существует национальная и восемь региональных систем торговли квотами на выброс СО2. Пока цена минимальна ($10 за тонну СО2), но будет расти – а с ней и издержки российских экспортеров. Опрошенные The Moscow Times эксперты затруднились оценить их размер. По мнению ЦБ, стоит ожидать введения трансграничного углеродного регулирования в Китае и других странах Азии на рубеже 2020‑х – 2030‑х годов, да и затраты на европейское регулирование все равно доберутся до России через цепочки поставок с «дружественными» странами.
Главная беда даже не в самоизоляции, а в том, что природно-ресурсная модель развития себя исчерпала. «Причем не вчера, а лет 10 назад. Сегодня она объективно мешает развитию, тянет назад и отнимает ресурсы. Мы тратим миллиарды на поддержку нефти и газа, урезая образование, здравоохранение, т. е. как раз то, что должно способствовать развитию человеческого капитала, без которого новой низкоуглеродной экономики не построишь, - комментирует Юлкин. - Надо уходить от нефти и газа, тем более что пик их потребления в мире будет пройден в ближайшие 3–5 лет, если уже не пройден».
