У меня двое сыновей — старшему тридцать лет, младшему пять. Несмотря на разницу в возрасте, они очень дружат, очень радуются друг другу и очень забавно играют вместе. И вообще очень забавно смотрятся. Старший огромный, младший — ну, какими бывают дети в пять лет. Человек-гора и гном. И вот я представляю себе, что они уходят. Я смотрю на них, а они уходят — человек-гора и гном — уходят, взявшись за руки, навсегда.
Именно это и происходит сейчас с Россией, если включить воображение, — ее покидают дети.
По разным данным, с начала войны Россию покинули до миллиона человек. Давайте не придираться к цифрам, разумеется, кто-то и вернулся, кто-то уехал, вернулся и опять уехал несколько раз, как, например, мой старший сын. Но так или иначе, страну покинули сотни тысяч, и это в большинстве своем молодые люди. Это наши старшие дети.
Они увезли с собой технологии, вернее эту свою способность быть с современными технологиями на «ты». Это свое ощущение, что компьютер и телефон — будто бы неотъемлемая часть тела. Эту свою уверенность, что основной, базовой потребностью человека является Wi-Fi. Они увезли это. Иными словами, если включить воображение, — они увезли будущее.
Будущего в России стало меньше. На сотни тысяч единиц будущего меньше, чем в прошлом году.
А неродившиеся младенцы… По данным Росстата, их, по сравнению с прошлым годом, недородилось в России 78 тысяч. Нет, ну, понятно же… Кто же захочет рожать детей, когда война?
Правда, я читал, что во время многих войн демографы наблюдали, наоборот, подъем рождаемости. Многие народы, говорят, переживая войну, наоборот, начинали размножаться быстрее, как будто бы в коллективном своем подсознательном стремясь залатать демографическую дыру.
Но это не наш, не российский случай. Мы, судя по падению рождаемости и несмотря на все усилия пропагандистов, не воспринимаем эту войну как коллективное усилие народа, а воспринимаем как удушливый морок, в котором нет места не только планированию семьи, но даже и простому инстинкту продолжения рода. Тьма впереди — кто же станет рожать?
Эти неродившиеся младенцы не принесут в нашу жизнь того главного, ради чего живет любой человек и любой народ — счастья. У семидесяти восьми тысяч неродившихся младенцев должно же было быть почти 150 тысяч мам и пап. Эти люди не услышат детского смеха. Не встанут ночью, чтобы укрыть малыша одеяльцем. Не будут играть с малышом в ладушки и «ехали мы ехали». Не будут петь колыбельных песен. Не будут с тревогой склоняться над заболевшим малышом и мерить ему температуру. Не будут кормить малыша «ложечка за маму, ложечка за папу». Не будут катиться с малышом на санках с горки. Не будут смотреть мультик про Машу и медведя. Не будут читать «Сказку о царе Салтане». Не будут говорить: «Малыш, перестань клянчить, у тебя уже есть восемь таких покемонов».
Не будут…
Что вы вообще будете делать, если не будете делать всего этого? Смотреть Соловьева и Скабееву?
Теперь вообразите себе: семьдесят восемь тысяч. Сотни тысяч старших детей и семьдесят восемь тысяч маленьких. Это как если бы была запружена в Москве вся Тверская улица от Манежной площади до Пушкинской. Человеки-горы и гномы. Вы смотрите на них, а они уходят.
Взявшись за руки, уходят навсегда.
