В прошлую субботу я пил в кафе кофе с другом, которого не видел всю пандемию. Сразу после того, как мы в знак приветствия стукнулись локтями, он с гордостью достал телефон, чтобы показать мне результаты своих последних медицинских анализов: уровень холестерина, который раньше у него был повышенным, упал, потому что он перестал ходить в кафе и рестораны. Он был счастлив, что ему не надо посещать всякие мероприятия. Будучи приглашен днем ранее на две вечеринки (незаконные из-за большого числа собиравшихся), он сказал каждому из приглашавших, что не сможет прийти, потому что идет на другую, и остался дома смотреть Netflix.
Мы были рады повидаться, но на общение нам хватило меньше часа. После чего каждый из нас извинился и отправился в благословенное домашнее одиночество.
Основное внимание во время пандемии, примерное начало которой год назад мы сейчас «отмечаем», справедливо уделялось пострадавшим — тем, кто умер, обездоленным, одиноким, впавшим в депрессию, потерявшим работу, обедневшим, женщинам, пострадавшим от домашнего насилия, родителям, чье вынужденное пребывание дома вместе с детьми-школьниками превратилось в бесконечные уроки, молодым, наблюдавшим, как бесцельно проходит их молодость. Но правда, о которой не принято говорить вслух, заключается в том, что многих из нас пандемия сделала счастливее.
И теперь, когда вакцинация обещает возвращение к нормальной жизни, не все уверены, что хотят этого.
Ежегодный опрос Ipsos об уровне счастья, проведенный в июле — августе 2020 г. среди 20 000 взрослых в 27 странах, выявил любопытный момент: 63% респондентов сказали, что счастливы, — всего на 1 процентный пункт меньше, чем в 2019 г. Это примерно соответствовало обычному ежегодному снижению уровня счастья в прошлом десятилетии: с 2011 по 2020 г. число считающих себя счастливыми снизилось в мире на 14 п.п. Утрата общественной жизни не казалась людям критичной, потому что главные источники счастья были, по их словам, связаны с жизнью частной: это «мое здоровье / физическое благополучие», «мои отношения с партнером / супругом» и «мои дети».
Профессор Амстердамского свободного университета Майке Бартельс, изучающая генетику и благополучие, взяла результаты опросов около 18 000 человек и выяснила, что примерно каждый пятый сообщил во время пандемии о «значительном росте ощущения счастья, оптимизма и смысла жизни». Пандемия упростила «сложные, загруженные жизни» многих людей, сказала Бартельс европейскому журналу Horizon: «Некоторые люди осознали, что, вероятно, жили не той жизнью, которая им нравилась, и стали проводить больше времени дома с семьей — поэтому удалось частично снять напряжение».
Число счастливых, возможно, даже больше, чем свидетельствуют эти данные, поскольку люди могут считать социально неприемлемым говорить о своей удовлетворенности жизнью во время пандемии.
Подумайте обо всех тех смиренных работниках, которым не нужно было больше каждый день ездить на ненавистную работу к ненавистным начальникам (а в Европе им еще и платят за то, чтобы они сидели дома). В глобальном исследовании ситуации на рабочих местах, которое Gallup проводила в 2017 г., лишь 15% наемных сотрудников в 155 странах сказали, что с увлечением занимаются своим делом. Две трети работали без увлечения, а 18% — с отвращением, «обижаясь на то, что их потребности не удовлетворяются, и подчеркивая свое несчастное состояние», согласно Gallup.
Вынужденный отпуск стал облегчением для многих официантов, секретарей в приемных и тех, кто, по выражению антрополога Дэвида Грэбера, выполняет «дерьмовую работу», не приносящую никакой пользы обществу, — лакеев, чья задача заключается в том, чтобы другие чувствовали себя важными людьми, или тех, кто бесконечно обзванивает потенциальных клиентов, предлагая им ненужные товары и услуги.
Им больше не нужно было жить по чужому расписанию. То же можно сказать и о людях, чьи массовые мучения сильно недооцениваются, — кому нужно долго добираться на работу. «При прочих равных у тех, кто ездит на работу из пригорода, в среднем более низкие удовлетворенность жизнью, ощущение целесообразности их повседневной деятельности, уровень счастья, а также более высокая тревожность, чем у тех, кому не приходится так ездить», — говорилось в исследовании Национальной статистической службы Великобритании, в ходе которого было опрошено 60 000 человек в 2014 г.
И иногда разговоры о дорожных пробках и проблемах — это не пустая болтовня, а настоящий крик боли. Кстати, загруженность дорог и общественного транспорта во время пандемии тоже снизилась, облегчив жизнь тем, кому все-таки приходится ездить на работу.
Кроме того, большинство людей в развитых странах стали богаче, чем до кризиса, потому что сократили, пусть вынужденно, расходы на рестораны, развлечения и поездки, а также получили деньги от своих правительств. Норма личных сбережений в США в прошлом апреле составила рекордные 32,2% и, хотя затем снизилась, все равно остается гораздо выше, чем до пандемии.
Помимо прочего, те из нас, кому не пришлось постоянно помогать детям, занимающимся онлайн, или бороться с ковидом в больницах, получили такой дар, как свободное время. Я, например, время от времени испытывал совершенно незнакомое ощущение — у меня не было срочных дел.
Жизнь в обществе неестественна, сложна и сильно раздражает. Впервые нам предложена почти полная виртуальная альтернатива: виртуальная работа, встречи, развлечения, шопинг, доставка еды, секс. Некоторые никогда не захотят вернуться к прежней жизни.
Недавно мне нужно было пересечь Париж после комендантского часа ради одного рабочего мероприятия. Раздосадованный тем, что мой тихий, спокойный вечер был прерван, я осознал, что стал рабом привычки. Поскольку мне пришлось снова ехать в одном вагоне метро с незнакомцами, я поставил себе диагноз легкой боязни толпы и того, что психологи называют «тревожность из-за возвращения».
Я бы хотел сохранить некоторые приобретенные в пандемию привычки, такие как в каждый уикенд проводить полностью один день дома. Но, подозреваю, снова придется вернуться в доковидный круговорот.
Перевел Михаил Оверченко
